– Я с самого начала поставил на Медоуза. Если уж человек на игле… сам знаешь, чем все кончается. Так что, когда браслет объявился, Медоуз был первым, к кому я пошел.
Тут Рурк чуть подался назад, и Гарри опять поплескал ногами в воде. Сейчас вода казалась ему теплой, и виной тому была кровь, стекавшая по его боку, который, напротив, был холоден.
Рурк сказал:
– А знаешь, Босх, я и впрямь не знаю, целовать мне тебя или убить. Из-за тебя мы потеряли миллионы на этом деле, но, с другой стороны, теперь, когда трое моих людей мертвы, моя доля от первого предприятия, бесспорно, возросла. В конечном счете, вероятно, выходит так на так.
Босх не надеялся, что ему удастся еще долго продержаться. Он чувствовал изнеможение, беспомощность и смирение. Жизненная сила вытекла из него. Даже сейчас, когда он ухитрился поднять здоровую руку и приложить к своему разорванному плечу, он не почувствовал боли. Он не мог ее вернуть. Он отсутствующим взором созерцал воду, неторопливо завихряющуюся вокруг его ног. Она ощущалась одновременно такой теплой и такой холодной. Ему хотелось лечь и накрыться ею, как одеялом. Хотелось в ней уснуть. Но какой-то голос велел ему побороться еще немного. Ему вспомнился Кларк, зажимающий простреленное горло. Зажимающий кровь. Он посмотрел на фонарик в руке у Рурка и сделал еще одну попытку.
– Почему через столько времени? – спросил он голосом не громче шепота. – Через все эти годы… Тран и Бинь… Почему сейчас?
– У меня нет для тебя ответа, Босх. Просто иногда обстоятельства подбираются одно к другому. Как комета Галлея. Она появляется возле Земли каждые семьдесят лет, или сколько там. Разные события сходятся вместе. Я помог им перевезти бриллианты через океан. Все им полностью организовал. Мне хорошо заплатили, и я никогда не помышлял ни о чем ином. А потом однажды семя, брошенное когда-то в землю, взошло, дружок. Богатство лежало, дожидаясь своего часа, и мы, приятель, пришли и его взяли. Я его взял! Вот почему сейчас.
Злобная ухмылка заиграла на лице Рурка. Он снова поднес дуло винтовки к лицу Босха. Все, что оставалось Босху, – это ждать.
– Мое время истекает, Босх. И твое тоже.
Рурк обхватил оружие двумя руками и расставил ноги на ширину плеч. В этот последний момент Босх закрыл глаза. Он освободил голову от всех мыслей, кроме мысли о воде. Такой теплой, как одеяло. Он услышал два выстрела, громовым раскатом прокатившиеся по бетонному туннелю. Он с трудом разлепил веки и увидел, как Рурк с взметнувшимися вверх руками привалился к противоположной стене. В одной была «М-16», в другой – карандаш-фонарик. Винтовка выпала и с грохотом свалилась в воду, за ней упал фонарик. Он заплясал на поверхности, и лампочка все горела. Медленно кружась вместе с потоком, он рисовал танцующий узор на стенах и потолке туннеля.
Рурк не произнес ни слова. Он медленно сполз по стене, уставившись взглядом вправо – откуда, как понял Босх, исходили выстрелы – и оставляя за собой кровавый след. В тусклом свете Босх увидел, что на лице его написано удивление. Затем оно сменилось пониманием. Вскоре он, как и Босх, сидел, прислонившись к стене; ноги ему омывала вода, а мертвые глаза больше никуда не смотрели.
Потом картинка перед глазами Босха потеряла резкость. Он хотел задать вопрос, но слова не выговаривались. В туннеле оказался еще один свет, и ему почудилось, что он слышит голос, женский голос, твердящий ему, что все хорошо. Потом ему показалось, что перед глазами отчетливо возникло и опять расплылось лицо Элинор Уиш. Затем оно провалилось в чернильную тьму. И тьма в конце концов была единственное, что он видел.
Босху снились джунгли. Там были Медоуз и солдаты из его фотоальбома. Все они сгрудились вокруг отверстия на дне прикрытой листьями траншеи. Высоко над их головами висела серая дымка, цепляясь за балдахин джунглей. Воздух был тепел и неподвижен. Босх щелкал своим фотоаппаратом остальных «туннельных крыс». Медоуз сказал, что он пошел вниз. С божьего света в ад кромешный. Он посмотрел через объектив камеры на Босха и сказал:
– Помни обещание, Иероним.
– Рифмуется с «анонимом», – отозвался Босх.
Но прежде, чем он успел его предостеречь, Медоуз проворно нырнул в дыру ногами вниз и исчез под землей. Босх поспешил к краю ямы и заглянул вниз, но ничего не увидел, одну лишь чернильную темень. В фокусе изображения стали возникать лица, а затем уплывать в черноту. Там были Медоуз, и Рурк, и Льюис с Кларком. За спиной он услышал голос, который узнал, но не мог соотнести с лицом:
– Гарри, проснись, парень. Мне нужно поговорить с тобой.
Затем Босх почувствовал боль глубоко в правом плече, пульсирующую от локтя до шеи. Кто-то легонько похлопывал его по левой руке. Он открыл глаза. Это оказался Джерри Эдгар.
– Ну так вот, – сказал он. – У меня маловато времени. Этот парень, что у дверей, говорит, они сейчас подойдут. Вдобавок ему скоро сменяться с дежурства. Я решил попробовать поговорить с тобой раньше начальства. Я бы еще вчера пришел, но тут кишмя кишело крупными шишками. К тому же, я слышал, ты почти все время был в бреду. Без сознания.
Босх молча пялился на него.
– Насчет этого… – продолжал Эдгар. – Я всегда слышал, что самое лучшее говорить, мол, ничего не помню. Пусть себе думают, что хотят. Я в том смысле, что когда человек получает хорошую пулю, то у них нет никакой возможности определить, врет он или нет, когда не может ничего вспомнить. Когда тело получает травматический шок, разум отключается, понимаешь? Я читал об этом.
К этому времени Босх осознал, что находится в больничной палате, и начал осматриваться. Он заметил пять-шесть ваз с цветами, и в комнате стоял сладковато-гнилостный запах. Он также заметил, что грудь ему стягивают ремни.