Черное эхо - Страница 65

Когда он покончил с этим, многие из пробелов были восполнены. Медоуз отмотал в федеральной тюрьме в общей сложности шесть с половиной лет. Он был досрочно освобожден в начале 1988 года и переведен в исправительно-реабилитационную колонию «Чарли компани» по программе поддержки и реабилитации ветеранов. Там, в рамках этой программы, он провел десять месяцев, прежде чем переехал в квартиру в Сепульведе. Рапорты офицера полиции, надзиравшего за ним, как за досрочно освобожденным, показали, что он овладел специальностью бурильщика на золотых приисках в долине Санта-Кларита. Срок надзора закончился в феврале 1989 года, и Медоуз уволился с работы ровно через день после того, как его полицейский попечитель попрощался с ним. С тех пор, согласно данным Управления по налогам и сборам, у него не было ни одного места работы, во всяком случае, легального. Информационно-поисковая система сообщала, что Медоуз не обращался с заявлениями о приеме с 1988 года.

Босх пошел на кухню, достал бутылку пива и приготовил себе сандвич с ветчиной и сыром. Он стоял возле раковины, жуя бутерброд и прихлебывая пиво и одновременно стараясь по порядку выстроить факты в голове. Он был уверен, что Медоуз замышлял крупное дело с тех самых пор, как освободился из «Терминал-айленда», в крайнем случае – из «Чарли компани». У него был некий план. Он работал на легальном месте, дожидаясь, пока закончится срок полицейского надзора за ним после условно-досрочного освобождения. После чего уволился, и план был запущен в действие. Босх чувствовал уверенность, что все было именно так. И он чувствовал, что, следовательно, либо в тюрьме, либо в реабилитационном центре Медоуз сошелся с людьми, которые потом вместе с ним обчистили банк. А впоследствии его убили.

В дверь позвонили. Босх бросил взгляд на свои часы – они показывали одиннадцать. Он подошел к двери, заглянул в «глазок» – прямо на него смотрело лицо Элинор Уиш. Он отступил на шаг, повернул голову к висящему здесь же, в передней, зеркалу, и оттуда на него глянул мужчина с темными усталыми глазами. Он пригладил волосы и отворил дверь.

– Здравствуйте, – произнесла она. – Мир?

– Мир. Как вы узнали, где я… нет, ничего… Входите.

На ней был тот же самый костюм, что и раньше, значит, она еще не была дома. Босх увидел, что она заметила досье и другие бумаги на карточном столике.

– Засиделся допоздна, – пояснил он. – Так, просматривал кое-что в личном деле Медоуза.

– Хорошо. Э… я тут случайно оказалась в этих краях и просто хотела… просто пришла сказать, что мы… Ну, эта неделя завязалась нескладно. Для нас обоих. Быть может, завтра мы сможем начать нашу совместную работу с чистого листа?

– Да, – сказал он. – Я тоже прошу извинения за то, что сказал тогда… и сожалею по поводу вашего брата. Вы старались сказать что-то приятное, а я… Может быть, задержитесь несколько минут, выпьете пива?

Он пошел в кухню и достал две новые бутылки. Вручил ей одну и повел ее через раздвижную дверь на заднее крыльцо. Снаружи было прохладно, но время от времени со стороны темного каньона дул теплый ветер. Элинор Уиш уставилась на огни Долины. Прожектора со стороны Юниверсал-Сити бороздили небо, выписывая повторяющийся узор.

– Здесь очень красиво, – сказала она. – Никогда раньше не бывала в таком жилище. Кажется, они называются консольными?

– Да.

– Должно быть, жутковато во время землетрясения.

– Жутковато и когда мимо проезжает мусоросборник.

– Как же вы дошли до жизни в таком месте?

– Кое-какие люди – из тех, что внизу, с прожекторами, – дали мне однажды пачку денег, чтобы использовать мое имя и мою так называемую техническую консультацию для телепрограммы. Ну, и мне больше нечего было делать с этими деньгами. Когда я рос в Долине, мне всегда было интересно, каково это – жить в одной из таких штук. Вот я ее и купил. Раньше она принадлежала одному киносценаристу. Вот здесь он и работал. Домик совсем маленький, всего одна спальня. Но видимо, я никогда не нуждался в большем.

Она облокотилась на перила и заглянула вниз по склону, вдоль русла пересохшего ручья. В темноте лишь смутно виднелись очертания нетронутой дубовой рощи. Он тоже наклонился над перилами и, рассеянно отрывая кусочки золотой фольги от ярлыка своей бутылки, стал бросать их вниз. Золотые обрывки, плавно кружась и поблескивая, исчезали в темноте.

– У меня есть вопросы, – проговорил он. – Я хочу съездить в Вентуру.

– Не могли бы мы поговорить об этом завтра? Я пришла сюда не затем, чтобы перечитывать эти документы. Я их читаю вдоль и поперек уже почти год.

Он кивнул и замолчал, решив дать ей возможность перейти к тому, что привело ее сюда, – не важно, что это окажется. Через некоторое время она сказала:

– Вы, должно быть, очень злитесь по поводу того, какую свинью мы вам подложили, – это внутреннее расследование и то, что мы вас проверяли. Затем еще вчерашнее происшествие. Я сожалею.

Она пригубила пиво из своей бутылки, и Босх сообразил, что даже забыл предложить ей стакан. Он промолчал, и ее реплика одиноко и напряженно повисла в темноте.

– Нет, – наконец произнес он. – Я не злюсь. По правде сказать, я и сам хорошенько не знаю, что я есть такое.

Она повернула голову и посмотрела на него.

– Мы думали, вы оставите это дело после того, как Рурк через вашего лейтенанта устроили вам неприятности. Спору нет, вы знали Медоуза, но ведь это было давно. Вот чего я не могу понять. Чувствуется, что для вас это не просто очередное расследование. Но почему? Тут должно крыться еще что-то. Что-то связанное с Вьетнамом? Почему для вас это так много значит?